Капни́ст пиесу накропал
        громадного размеру.
И вот он спит, в то время как
        царь-батюшка не спит:
Он ночь-полночь пришел в театр
        и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул.
        История молчит.

Партер и ложи – пусто все:
        ни блеску, ни кипенья.
Актеры молятся тайком,
        вслух роли говоря.
Там, где-то в смутной глубине,
        маячит жуткой тенью
Курносый царь, а с ним еще,
        кажись, фельдъегеря.

Вот отмахали первый акт.
        Все тихо. как в могиле.
Но тянет. тянет холодком
        оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!).
«Играть второй!» – пришел приказ,
        и, с богом, приступили .
В то время как фельдъегерь: «Есть!» –
        и кинулся во тьму.

Василь Васильевич Капнист
        метался на перине –
Опять все тот же страшный сон.
        какой уж был в четверг:
Де, он восходит на Олимп,
        но, подошед к вершине,
Василь Кирилыч¹ цоп его
        за жопу – и низверг!

За жопу тряс его меж тем
        фельдъегерь с предписаньем:
«Изъять немедля и в чем есть
        отправить за Урал!
И впредь и думать не посметь
        предерзостным мараньем
Бумагу нашу изводить,
        дабы хулы не клал!»

И не успел двух раз моргнуть
        наш, прямо скажем, Вася.
Как был в овчину облачен
        и в сани водворён.
Трясли ухабы, тряс мороз.
        а сам-то как он трясся! –
В то время как уж третий акт
        давали пред царём.

Бледнел курносый иль краснел –
        впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: «Есть!» – и на коня,
        и у Торжка нагнал:
«Дабы сугубо наказать
        презренного зоила,
В железы руки заковать,
        дабы хулы не клал!»

«Но я не клал! – вскричал Капнист,
        точа скупые сле́зы. -
Я ж только выставил порок
        по правилам искусств!
Но я ж его изобличил –
        за что ж меня в желе́зы?
А в пятом акте истребил –
        за что ж меня в Иркутск?»

Меж тем кузнец его ковал
        с похмелья непроворно.
А тут еще один гонец
        летит во весь опор.
Василь Васильевич Капнист
        взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал
        у позлащенных шпор...

Текли часы... Очнулся он,
        задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил
        и посмотрел в просвет:
«Что, братец, там за городок?
        Уже Иркутск, пожалуй?»
«Пожалуй, барин, Петербург». –
        последовал ответ.

«Как Петербург?!» – шепнул Капнист,
        лишаясь дара смысла.
«Вас, барин, велено вернуть
        до вашего двора.
А от морозу и вопче –
медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь
        не покладать пера!»

Да! Испарился царский гнев
        уже в четвертом акте,
Где змей порока пойман был
        и не сумел уползть.
«Сие мерзавцу поделом!» –
        царь молвил, и в антракте
Послал гонца вернуть творца,
        обернутого в полсть.

Все ближе, ближе Петербург.
        И вот уже застава,
И в пятом акте царь вскричал:
        «Василий! Молодец!»
И на заставе ждет уже
        дворцовая подстава,
И только прах из-под копыт,
        и махом – во дворец!

Василь Васильич на паркет
        в чем был из полсти выпал,
И тут ему – и водки штоф,
        и пряник – закусить.
«У, негодяй! – промолвил царь
и – золотом осыпал. –
Пошто заставил ты меня
        так много пережить?..»

    Во как было в прежни годы,
    Когда не было свободы!